Как Пётр Клепцов пережил войну и плен

Kukarka-Emmerthal

4110 км разделяет нижнесаксонский городок Эммерталь и село Кукарка в Сибири. Едва ли на свете существует какая-то причина соединить эти два населённых пункта, однако в истории нашей семьи они оказались тесно связаны. Пётр Клепцов, прадедушка моей жены Лены, родился в селе Кукарка. Во время войны он был вынужден работать на сахарном заводе в городе Эммерталь. К счастью, ему удалось это пережить и вернуться домой целым и невредимым.

Он практически ничего не рассказывал о своём плене. Семья Лены знала только то, что он был в каком-то немецком городе, и долгое время эта история оставалась чем-то во многих отношениях очень далеким. Но поскольку наша жизнь сложилась так, что мы уже пять лет живём в Германии, нам было интересно заполнить этот пробел в биографии прадеда. Нам удалось это сделать, и теперь мы можем рассказать эту историю.

Село Кукарка расположено к северу от Омска (около 317 км) и было основано в 1893-м году. На сегодняшний день там осталось мало жителей, и, скорее всего, деревня в следующие десятилетия останется только на старых картах, как это произошло со многими сёлами и деревнями в России. Однако, дом Петра Клепцова относительно хорошо сохранился, так как спустя какое-то время после его смерти в 2001-м году он стал использоваться как отделение Почты России.

После неудачной попытки захватить Москву зимой 1941-го года, летом 1942-го года Вермахт запланировал новое наступление — план „Блау“. До войны на территориях, занятых немцами, проживало около трети всего населения СССР. Чтобы остановить немецкое вторжение активно мобилизировалось население Сибири.

29-летний лейтенант Пётр Клепцов получил под своё командование противотанковую роту 334-го противотанкового батальона 284-й стрелковой дивизии.

Незадолго до немецкого наступления его дивизия была передана из–под командования 4-й армии под прямое подчинение Брянского фронта и отправлена к селу Касторное недалеко от Воронежа. Там нужно было оборонять железнодорожный узел, соединяющий Москву с Донбассом и Курском.

Село „Касторное“ отмечено на плане

Битву под Касторным подробно описал в своём отчёте командир дивизии подполковник Батюк. Согласно его рассказу, у дивизии было достаточно времени, чтобы подготовить оборону. Были построены укреплённые противотанковые артиллерийские позиции и сформированы мобильные противотанковые группы. Вермахт два дня безуспешно пытался пробить оборону, потеряв при этом множество танков. В конце концов они ударили в стык между соединениями, прорвались в тыл и обрезали пути снабжения. Село оказалось окружено и полностью уничтожено немецкой авиацией. Было принято решение отступать…

Уцелевшим советским частям удалось укрепиться восточнее Касторного — в деревне Семёновка. В соответствии с планом выхода из окружения было решено нанести удар в северном направлении, так как немецкие войска сконцентрировались преимущественно на востоке, в направлении Воронежа.

Изначальный план выхода из окружения

47-й полк должен был совершить отвлекающий манёвр в сторону немецких соединений в Касторном и отступать вдоль реки Олым на север. В то же время 43-й полк направлялся на север в сторону села Урицкое, где должен был соединиться с советскими частями, а 45-й полк должен был обеспечить прикрытие с правого фланга.

Офицер, описывающий выход из окружения, храбрится и говорит, что не существует никакого окружения, а есть только “сложный бой и выход из сложного боя”. Он 8 раз выходил из окружения и убеждает других не бояться этого. Однако, если читать его отчёт между строк, можно отчётливо представить тогдашнее замешательство.

Так по неизвестным “не зависящим от них причинам” полк не смог выдвинуться в 4 утра, как изначально было запланировано. Продвижение было дополнительно замедлено из-за активности немецкой авиации. Одна из колонн вообще отказалась дальше идти. Непосредственно сразу после начала прорыва они наткнулись на немецкие танки и пехоту, в результате чего потеряли целый артиллерийский полк. Некоторые солдаты бежали с поля боя и неорганизованно двинулись на восток. В дополнение ко всему по ним ударила немецкая артиллерия…

Было решено скорректировать направление выхода на северо-восток, на Малую Троицкую. Немецкие части, которые там располагались по сообщениям разведки, запустили сигнальную ракету. Это было расценено как признак слабости и был произведён решающий удар.

Обновлённый план прорыва

Сначала выдвигалась пехота. Если она натыкалась на немецкие танки, по цепи в конец колонны передавалось сообщение о выдвижении противотанковой артиллерии. После артиллерийских залпов пехота продолжала наступление. При помощи такой тактики им удалось уничтожить 7 немецких танков и таким образом прорвать окружение.

Мы не знаем в каком точно соединении находился Пётр Клепцов. В отчёте описывается группа, которая хотела избежать прорыва с боем и спряталась в лесах. Они провели там несколько дней и только лишь немногим удалось выбраться. Вполне возможно, что именно в этой группе находился Пётр.

Согласно его собственным рассказам, они выбирались из окружения через леса и им это почти удалось… Однако однажды солдат-латыш пошёл на реку, чтобы набрать воду и обратно вернулся с немецкими солдатами…

После взятия в плен в сентябре Пётр прибывает в лагерь для военнопленных Шталаг 339 в Дарнице (недалеко от Киева). В персональной карте указаны его данные, а также то, что в лагерь он прибыл раненым. Спустя месяц его отправляют на принудительные работы на сахарную фабрику фирмы Emmerthal AG в Нижней Саксонии.

  • Personalkarte von Pjotr Kleptzow

Производство сахара в Третьем Рейхе имело большое значение. Во время войны сахар как высококалорийный продукт позволял избегать голода. Рынок сахара регулировался государством посредством гарантирования закупочных цен и фабрики активно использовали принудительный труд депортированных жителей Восточной Европы (остарбайтеров), а также польских, французских и советских военнопленных.

Польская остарбайтерка Бронислава Галух, которая в октябре 1942-го года работала на сахарной фабрике в Обернйезе (75 км от Эммерталя), так описывает условия труда:

Мы должны были держать свекольные листья, пока выкапывали свеклу. Каждый раз, когда я прикасалась к листьям, мои руки примерзали к ним. Каждый раз, когда я прикасалась к ним, я плакала. Было так холодно, а я была босиком. “Боже, что они с нами делают”, думала я.

Бронислава Галух
Сахарный завод в Оберйезе

По рассказам Брониславы самые плохие рабочие места доставались советским военнопленным. Один из них вынужден был носить резиновую накидку, так как во время работы по его телу постоянно стекал капающий сверху липкий дурно пахнущий сироп. Всё это время он пел красивейшие русские песни. Это было ужасное место, и я не думаю, что они доверили бы эту работу кому-то, кроме русских военнопленных.

Источник: http://zwangsarbeit-in-niedersachsen.eu/de/virtuelle-ausstellung/auf-dem-land/zuckerindustrie.html

По рассказам самого Петра жизнь в плену была тяжёлой, но сносной. Когда их отдавали работать к немецким крестьянам, те помогали ему продуктами. Но самое главное было то, что его сердце грела надежда вернуться из плена обратно домой. Однако, настоящий ад ждал его как раз после освобождения в 1945-м году.

В Советском Союзе плен расценивался как предательство. Те, кто добровольно сдавался в плен, должны были быть расстреляны, а их семьи арестованы. К счастью, Пётр Клепцов числился пропавшим без вести. После освобождения из плена его тут же направили в фильтрационный лагерь. Единственное, что он рассказывал про то время, это то, что там его били и пытали так, как невозможно было себе даже представить в немецком плену.

Он практически лишился надежды. Множество людей было приговорено к многолетним срокам трудовых лагерей. Только в 1946-м году он смог отправить короткое письмо домой, в котором мог только лишь сообщить, что он жив и находится в СССР. Его жена сначала даже не поверила, что это было его письмо. Тогда ходили слухи, что советские власти пишут такие письма, чтобы успокоить близких.

Однако спустя более чем год пыток, его отпустили. Его семья была бесконечно счастлива, однако многие в селе всё ещё считали его предателем. Его не взяли обратно работать в школу, а на воротах писали оскорбления.

Однажды, уже в 70-х годах, он получил повестку из военкомата. Для всей семьи это была трагедия. Они подумали, что за ним вернулись и снова отправят в лагерь. В ночь перед днём явки никто не спал. В конце концов оказалось, что ему всего лишь хотели вручить какую-то юбилейную медаль как ветерану войны.

Этот страх перед советским концлагерем жил в нём даже после развала СССР вплоть до его смерти в 2001-м году…

Послесловие

Для меня лично это не история о том, в каких лагерях условия были более невыносимы — в немецких или советских. Для меня это является скорее наглядной иллюстрацией факта, что мы, русские, в этой войне не имели никакого политического суверенитета.

Ни поколение войны, ни их предки не выбирали на демократических выборах коммунистов. Русские, как и многие другие народы, до войны были насильно порабощены политическими фанатиками. Во время Второй мировой войны нацисты попытались отвоевать у коммунистов право самостоятельно порабощать русских. Им это не удалось, и в конце концов русские ещё почти на полвека остались во власти коммунистов.

Я считаю ужасным, что в сегодняшней России память о войне выражается в лозунге “можем повторить”, демонстрации коммунистической символики, а также в наряжании детей в военную форму. Для меня это знак того, что мы, русские, всё ещё находимся в ментальном рабстве, которое постепенно снова кристаллизуется в реальное.